Михаил Алексеевич Лаврентьев — наше, сибирское достояние, хотя никакие региональные рамки в этом случае неуместны. Выдающийся математик и механик, блестящий организатор науки и образования, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и двух Государственных премий, золотой медали им. Ломоносова, член восьми зарубежных Академий, вице-президент Академии наук СССР... Куда уж тут сиротской Сибири пристраиваться в свойственники...

Но он сам присоединил Сибирь к собственной судьбе. Славно — и нерасторжимо. Восемнадцать лет, с 1957 по 1975, Михаил Алексеевич Лаврентьев возглавлял Сибирское отделение Академии наук СССР. Замысел, воплощение, успех сибирского академического проекта неотделимы от имени Лаврентьева.

В лета весьма преклонные взялся он за дело исторического смысла и масштаба. И блестяще осуществил по-юношески дерзкое и романтическое предприятие.

Год его рождения — 1900-й. Год рождения СО АН СССР — 1957-й.

Возможно ли было бы второе рождение без первого? Прошлое не имеет вариантов. И теперь уж навсегда Сибирь обязана Лаврентьеву беспримерной академизацией. А Новосибирск — мировой, без преувеличения, известностью в научном сообществе.

М. А. Лаврентьев рассказывает московским коллегам о планах строительства Новосибирского научного центра, 1958 г.		М. А. Лаврентьев со строителями Новосибирского Академгородка. Новосибирск. 1958 г.

Постижение Личности в академической истории с сибирской географией не оставляет сомнений: время безошибочно выбрало лидера для беспрецедентного деяния.

Или он беспроигрышно выбрал время для осуществления вполне идеалистического проекта?

Из воспоминаний Михаила Алексеевича Лаврентьева:

Чем больше я размышлял и рассуждал с коллегами о Сибири, тем заманчивей представлялась идея именно там создать высокую концентрацию научных сил... В Сибири их к этому времени было негусто. Достаточно сказать, что к востоку от Урала, где создавалось около 10% промышленной продукции страны, находилось едва ли 1–2% научного потенциала. В то же время было ясно, что создание научной базы на востоке страны не может быть решено только путем эволюционного развития филиалов Академии — необходимо перевести туда крупные, хорошо зарекомендовавшие себя научные коллективы из Москвы и Ленинграда.

Идея явилась не вдруг, не озарением — она вызревала в головах людей, способных не только хорошо думать, но и неравнодушных к судьбе своей страны.

Академик Сергей Львович Соболев лет этак тридцать тому назад живописал мне одну из начальных стадий зарождения идеи:

1956 год. Трое молодых в кавычках людей, одному из которых 56 лет, а двум другим — по 48, в дачном поселке Мозжинка встречаются на дачах то у одного, то у другого и говорят о том, как надо бы поднимать научный и технический потенциал Родины. Что необходимо сделать, чтобы превратить ее после окончания войны — а уже пошло второе мирное десятилетие — в могучую державу, которая будет расти-расцветать достойно ее возможностям. Путь к этому процветанию мы видели в том, чтобы по всей нашей необъятной Родине расположились мощные научные центры, чтобы научные институты приблизились к местной промышленности, к местным ресурсам. Нам казалось, что именно мы должны заняться этим делом. Чувствовали мы себя удивительно молодо, хотя считали себя людьми довольно зрелыми, и на самом деле какой-то опыт у всех был. (Эти трое были академики: Михаил Алексеевич Лаврентьев, Сергей Алексеевич Христианович и ваш покорный слуга). Решили мы обратиться в правительство...

Математик Соболев стал академиком в тридцать один год. Почти за двадцать лет до переезда в Сибирь. Автор фундаментальных работ по теории дифференциальных уравнений, теории упругости, теории нелинейных уравнений с частными производными, функциональному анализу и вычислительной математике. Автор результатов, которые называют классическими.

Механик Христианович избран действительным членом Академии в тридцать пять. Известность ему принесли теоретические исследования и прикладные задачи в механике жидкостей и газов, в гидравлике, в аэродинамике. Методы его решений и расчетов вошли в учебники.

Математик и механик Лаврентьев покорил академический Олимп не так рано — в сорок шесть. Вероятно, по причине очень широкого круга научных интересов. Дифференциальные уравнения. Теория функций и вариационных исчислений. Теория нелинейных волн. Явления кумуляции... Чистый математик никогда не отмахивался от инженерных задач, наоборот — считал, что именно они подстегивают теоретическую мысль. И доказывал это собственной успешностью. Степени доктора технических наук и годом позже — физико-математических — присвоены ему без защиты диссертаций. За выполненные исследования и решенные задачи.

Блестящие мозги. Безупречные репутации. Отменные карьеры. Каждый — создатель научной школы. У каждого — немалый опыт организаторской, административной, преподавательской работы.

И что этим звездным людям нужно в Сибири с ее печальной участью исправительницы отечественных нравов?

Домик (изба) академика М. А. Лаврентьева.		Первая лаборатория — барак под окнами Лаврентьевского дома.

Их добровольный переезд в Сибирь вызывал (и вызывает) немало кривотолков: сослали... наказали... рассеяли опасное столичное скопление вольнодумцев... Туда их, подальше от Кремля, в те самые неуютные широты, что издавна охлаждают реформаторский пыл удрученных Родиной сынов. А так как на дворе послесталинская «оттепель», то не под конвоем изгоняют из столицы, а под красивым предлогом общественно значимого подвижничества...

Но нет, нет документальных подтверждений подобным толкованиям. Ни в признаниях Лаврентьева (а он писал воспоминания в конце жизни, когда и бояться ему было нечего, и угождать переоценщикам прошлого — никакой нужды) и его сподвижников. Ни в хронике рождения и становления Сибирской Академии — без государственной поддержки невозможны были бы темпы и размах строительства научных городков, не огороженных секретностью адреса, тематики, результатов. Ни в самой атмосфере первых лет творения архипелага СО АН — атмосфере праздничного подъема и неподдельного энтузиазма участников созидания новой сибирской реальности.

Свидетельств тому более чем достаточно, но скептики и циники упорствуют в своем недоверии к высокой мотивации добровольного переезда в Сибирь целой плеяды выдающихся ученых. И скепсис этот, наверное, объясним. Во-первых, ничего такого в истории не обнаруживается (война не в счет, не говоря уж о каторге и ссылке). Во-вторых...

Из воспоминаний Михаила Алексеевича Лаврентьева (конец 1956-го):

По возвращении в Москву я зашел к А. Н. Несмеянову (тогда — президент АН СССР — З.И.) и рассказал ему о сибирских планах. Несмеянов: «Никто не поедет». Я назвал четырех, когда назвал пятого, Несмеянов сказал: «Что вы говорите, а я считал его умным человеком...

Вот и еще одна оценка будущих сибирских новоселов: если не невольники, то «дура­ки». Какой же умный по своей охоте помчится из столицы в провинцию, против могучего центростремительного движения?

Психологические задачки при формировании достойной команды первого набора принадлежали, по-видимому, к числу не самых легких — Лаврентьев не раз остана­вливается на этом моменте. Но он с этими задачками справился великолепно — собрал в «основоположники» людей ярких, талантливых, известных.

Как? Только ли призывами бескорыстно послужить благу отечества? Только ли патриотическими доводами в пользу интеллектуального покорения Сибири? Эмоциональной верой в праведность затеваемого дела?

Из воспоминаний Михаила Алексеевича Лаврентьева:

Чтобы перспективный ученый согласился уехать из Москвы в Сибирь? Многим эта затея казалась совершенно сумасбродной. Конечно, для этого требовалась определенная психологическая ломка. Но я был глубоко убежден, что найду единомышленников. Ведь в Москве накопилось много ученых, получивших прекрасные научные результаты, но не имевших условий для дальнейшего развития своих идей. В Сибири же они могли рассчитывать на большую самостоятельность, получить людей, помещения, средства — все необходимое для реализации своего потенциала.

Вот она, искомая корысть. Вырываешься из столичной тесноты и толкучки — и даешь волю фантазии, гипотезам, догадкам... (В Сибирь за волей? Такое в истории бывало, но не с ученым, а, скорее, с не очень ученым народом. И недостаток людей образованных звучит в сибирской публицистике позапрошлого века нескончаемой грустной нотой).

Академик М. А. Лаврентьев, директор Института гидродинамики, на строительстве своего Института.		Первые годы в Академгородке. Слева направо: М. А. Лаврентьев, Е. Шер, М. М. Лаврентьев, А. А. Дерибас.

Лаврентьев знал, чем соблазнять себе подобных. Сам испытывал чувство неудовлетворенности, которое «росло» по мере появления новых задач, упиравшихся в ограниченные возможности. Научная мысль опережала развитие сложившихся научных центров. Многим руководителям исследовательских направлений не хватало прав, самостоятельности, условий роста для учеников.

И все это обещало Сибирское отделение, которое предстояло создавать с нуля.

Из воспоминаний Михаила Алексеевича Лаврентьева:

Мы исходили из того, что в каждом институте должен быть авторитетный научный лидер, который и определит (по крайней мере, на первые годы) лицо института. Короче, мы придерживались принципа — создавать институт «под директора», а не искать директора для задуманного (пусть даже и хорошо) института.

Мудрейший ход. Созвездие академических имен обеспечило новосибирскому Академгородку мировое внимание уже на начальных стадиях строительства.

Чтобы из фантастического прожекта стать реальным проектом, идея должна была быть материально обеспечена. То есть — иметь верховное покровительство, выйти на уровень директивы, гарантирующей необходимые ресурсы.

Лаврентьев всегда был сдержан в описании своих хождений по высочайшим кабинетам. Можно только догадываться, чего ему стоила «обработка» мозгов, деформированных всевластием. Или довольствоваться свидетельствами сподвижников. Академик Андрей Алексеевич Трофимук, например, оценивая роль Лаврентьева в создании СО АН, констатировал:

Преодолевал и сопротивление, и скепсис, и равнодушие. Все преграды были одолены благодаря его исключительной настойчивости, его вере в идею, в справедливость начатого.

Итогом этой переговорной (уговорной?) деятельности Лаврентьева и явилось постановление Совета Министров СССР, принятое 18 мая 1957 года. В нем, в частности, записано:

организовать Сибирское отделение Академии наук СССР и построить для него научный городок близ города Новосибирска... Счастливая случайность или законо­мерная предопределенность? И то, и другое. Не обошлось без субъективных впечатлений.

За год до этого постановления, в декабре 1956-го Лаврентьев побывал в Новосибирске и Иркутске.

Из воспоминаний Михаила Алексеевича:

В Новосибирске председатель Западно-Сибирского филиала АН СССР Т. Ф. Горбачев принял меня очень дружественно, показал свой филиал и дал совет посмотреть наиболее интересные места для расположения нового Академгородка в 20-30 километрах от города — почти девственные сосновые и березовые массивы на берегу Оби и будущего Обского «моря». Из Новосибирска я проехал в Иркутск, побывал на Байкале. В отличие от Новосибирска, председатель Восточно-Сибирского филиала встретил меня неприветливо. Кроме того, и председатель филиала, и ректор университета, и местные власти считали, что строить надо только в самом городе. Таким образом, чаша весов начала склоняться в пользу Новосибирска.

(О чем жалеют дети и внуки тех неприветливых хозяев Иркутска. Вот ведь как — даже близость уникального озера не перетянула будущее на свою сторону. Хмурая настороженность встречавших оказалась сильнее).

Настроение Лаврентьева значило, разумеется, многое, но не только им руко­водствовалась специальная комиссия, вылетевшая в 1957-м в Сибирь выбирать территории для академического строительства.

Из воспоминаний Михаила Алексеевича:

В Новосибирске площадка под будущий Академгородок была выбрана единодушно. Здесь нас устраивало все: близость крупного промышленного и культурного центра — и все же достаточное от него расстояние (чтобы городок науки не растворился в большом городе, сохранил внутреннее единство); наличие самого крупного в Сибири филиала Академии и его дружественное отношение к проекту нового научного центра; удобства транспорта (узел на Транссибирской магистрали, аэропорт с прямыми рейсами на Москву; наконец, наличие шоссе почти до места строительства). Не последнюю роль сыграли прекрасные природные условия: мягкий рельеф, березовые рощи и полоса соснового бора вдоль Оби...

Словом, и объективно Новосибирск имел основания для оказанного ему предпочтения. Темпы роста исключительные. Краеведы-патриоты любят одно выразительное сопоставление. Киев шел к своему миллионному жителю 900 лет, Москва — более 700, Нью-Йорк — 250, Новосибирск — около 70. И от чего шел?

Из воспоминаний Михаила Алексеевича:

Мне сегодня (в конце 70-х — 3. И.) интересно вспомнить Новосибирск, каким он был в 1925 году. Это была большая деревня. Строительство городских домов только начиналось. Мы взяли парусную лодку и по низовому ветру, по волнам проплыли до Бердска. Обратно, хотя и по течению, пришлось идти на веслах — еле успели к поезду.

Утром приехали в Бийск. Город расположен в котловине, и весной, а часто и летом, улицу затопляли талые воды. Первую большую лужу встретили на вокзальной площади — лошадь шла по брюхо, мы и вещи на телеге сильно подмокли. Состоялся диалог с возницей.

— Сильно грязно у вас в городе.
— Однако, сейчас ничего, а месяц назад на главной улице лошадь утопла.
— Надо улицу мостить.
— Пробовали, однако мостовая утопла...

Смешно? Не очень. «Как грустна наша Россия!». Но Лаврентьев (родившийся, между прочим, в один день с Ломоносовым, только с разницей в 189 лет) видел в такой действительности необозримое поле приложения сил — для ее улучшения.

Новосибирск выиграл смотр-конкурс на роль генштаба Сибирской Академии. Какой ей быть?

2 ноября 1957 года на Общем собрании Академии наук Лаврентьев представил высоколобому сообществу «сибирский чертеж». Идеология построения акаде­мической Сибири уложена в четкие формулировки базовых принципов:

• комплексность («если раньше было много достаточно замкнутых областей, то сейчас все перемешалось — особую роль приобрела математика, но вместе с тем сами математики уже не могут обходиться без радиотехники, без физики твердого тела...»);
• фундаментальность исследований («новые институты должны быть созданы для разработки главнейших направлений науки и техники»);
• внимание к молодежи («нельзя работать без постоянного притока живых новых сил...»);
• связь с практикой («всякое научное достижение удесятеряет свою ценность при быстром внедрении в народное хозяйство»);
• информационная база («нельзя работать без хорошей библиотеки. Надо быстро издавать выходящие работы, а для этого нужны хорошие издательства, типография...»).

Перечислил первые двенадцать институтов, которые будут построены в 1958–1960 годах.

Остановился на непроизводственном строительстве — подробность, резко отличающая академический проект от многих производственных. Карьер, трубопровод, ГЭС, завод строили в Сибири «ударно», но потом мыкали будничную беспросветную беду — негде жить, негде рожать, лечиться, отдыхать, негде все, что нужно для нормального бытования. Академия не приемлет практику барачно-палаточного освоения Сибири. Лаврентьев говорит о капитальном жилье как о «совершенно естественном», заявляет, что в городах «должно быть все — Дом ученых, гостиница, кино, школы, ясли...»

Он уложился с основополагающим докладом в сорок пять минут — сказался, видимо, многолетний преподавательский опыт! — и закончил всегда оживлявшим аудиторию чисто лаврентьевским пассажем:

— ... проживши 25–30 лет в Москве, уезжать из Москвы жалко, конечно. (Смех в зале). Москва растет, Москва украшается, Москва центром была и будет, и, конечно, самые главные институты будут в Москве, и без этих главных институтов в Сибири нельзя будет работать. Но... Надо прямо сказать, что все-таки ехать надо! Дело большое, крупное, и нам надо ехать. Мы и ошибались много, и опыт у нас кое-какой есть. И молодежь, сколь бы она талантлива ни была, в нас нуждается. Если мы не поедем, все сильно затянется. Для того, чтобы все сработало быстрее, нам надо поехать. И мы поедем, и жены наши поедут за нами в Сибирь... (Смех, аплодисменты).

Сам и перебрался решительно и со всем семейством, и с группой молодежи из Москвы в новосибирский Волчий Лог, мгновенно переименованный жизнерадостными новоселами в Золотую Долину.

Поступок, без которого, вполне вероятно, новосибирский Академгородок стал бы типовым для страны долгостроем.

Один из первых строителей Городка, инженер-архитектор А. С. Ладинский вспо­минал:

— Новосибирцы встретили «академиков» любезно. Дали в центре города большое здание, квартиры в многоэтажных домах. Но Лаврентьев и тут остался верен себе. Он сразу переехал в лес, в Золотую Долину, где, кроме одной сторожки лесника и трех продуваемых бараков, ничего не было. Организовал здесь и свою жизнь, и жизнь своих учеников, и это, конечно, очень ускорило создание Академгородка. А как он поступил со своим институтом? (Речь об Институте гидродинамики. — 3.И.). Ждал его с нетерпением, а когда здание было готово, он разделил его ровно на шесть частей, взял себе одну, а пять шестых отдал другим. Его примеру последовали и геологи, вторыми получившими собственное здание. И уже через полтора года у нас двенадцать институтов «жили» на площадке Городка. Это дало нам колоссальное преимущество. Мы могли больше построить школ, детских садов, ясель, квартир. А институты, хоть и в тесноте, уже вовсю работали.

На одной из встреч старшеклассники, уже ровесники Городка (а детям во встречах президент архипелага СО АН никогда не отказывал), спросили Михаила Алексеевича:

— А как вы жили в первые годы? Летали ночевать в Москву или ездили в Новосибирск? Ведь в Городке еще ничего не было построено...

Лаврентьеву вопрос понравился. Отвечал не без удовольствия:

— Да, у нас были споры, когда переезжать в Сибирь — подождать, когда все будет построено, или переезжать сразу, жить как удастся, но зато самим следить за ходом строительства и, в случае чего, всем надоедать — и местным властям, и москвичам. Переедем сразу — можно будет жаловаться: вот мы переехали, а жить негде, мерзнем, воды нет, стройте скорей... В Москву, конечно, ночевать не летал, да и в Новосибирск скоро перестал ездить. Жил в деревянном доме, как другие.

Останься он в Москве — ждать «Городка под ключ» — прекрасный замысел, возможно, был бы обречен на тихую бесславную кончину. Но на сей раз история не промахнулась в выборе Личности. А Личность — не упустила исторического шанса дать высоким идеалам служения Родине реальное воплощение.

Академик М. А. Лаврентьев читает лекцию для учащихся физико-математической школы.		Академик М. А. Лаврентьев

В классическом «что делать?» Лаврентьев обходился без тревожного и растерянного знака вопроса. Его докладные записки власть имущим напоминают учебное пособие: параграф за параграфом — от констатации «наших недостатков» до конструктивных положений в разделе «Что делать». В науке, образовании, сближении Академии с производством.

Он знал, что делать, и сделал все, что мог, для блага своей страны.

«Героем не нашего времени» (с грустным вздохом) назвала Михаила Алексеевича студентка отделения журналистики НГУ, побывав в Доме ученых на фотовыставке, посвященной 100-летию Лаврентьева. И тут — увы! — не поспоришь. Но университет, о котором так пекся Лаврентьев, благополучно отметил сорокалетие и помирать (тьфу-тьфу!), кажется, не собирается. Выходит, от героя нашего времени досталось доброе наследство и детям постлаврентьевской Сибири.

И Городок, отметив сорокапятилетие, завершает свои первые полвека в рабочем состоянии. Вопреки сокрушительным для науки переменам. Сибирское созидание Лаврентьева и его замечательных сподвижников сопротивляется уничтожительным выветриваниям. Добротны основы постройки. Есть чему поучиться и людям третьего тысячелетия.

В конце воспоминаний Михаила Алексеевича есть такое признание:

Я — оптимист, иначе не взялся бы в свое время за организацию новосибирского Академгородка и Сибирского отделения Академии наук.

Я верю, что Сибирь будет краем гармонии и цивилизации, синонимом процветания и индустриальной мощи.

Счастье Родины — в таких деятельных оптимистах. Они перевелись? Не может быть. Подрастают где-нибудь на просторах России, переживающей не лучшие времена. И вернуть Родине достоинство великой страны им поможет интеллектуально-нравственное наследство Лаврентьева со товарищи.

Источник: Ибрагимова З. М. Сибириада академика Лаврентьева // Созидатели: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. — Новосибирск, 2003. — Т. 1. — C. 257–266.